Том 4. Творимая легенда - Страница 152

152

Совсем пришла в себя Афра только в вечер после извержения вулкана. Первый, кого она сознательно увидела, был Филиппо Меччио. Афра сказала с удивлением:

– Как странно! Вот вы, Филиппо, и это я, но все вокруг неожиданно чуждо и ново. Что же это, Филиппо?

Филиппо Меччио ответил ей:

– Это город Сольер, о котором я вам рассказывал много. Мой родной город.

– А это – ваш дом? – спросила Афра.

– Милая Афра, – ответил Филиппо Меччио, – мой дом еще недостроен. Здесь вы находитесь в доме у моей сестры. Надеюсь, вам здесь понравилось.

– Я очень рада, – ответила Афра, – что вижу вас, милый Филиппо. Но как же я попала в Сольер? И где королева Ортруда? Что с нею?

Филиппо Меччио спросил осторожно:

– А не кажется ли вам, милая Афра, что королевы Ортруды и не было никогда, что она вам снилась и что этот сон не повторится?

– Ах, Филиппо! – воскликнула Афра. – Сны, которые нам так сладко снятся, действительнее самой жизни. Но я догадываюсь, почему вы об этом говорите, – моя бедная Ортруда погибла.

– Будем надеяться, что ее спасут, – сказал Филиппо Меччио. – Королева была в Драгонере накануне извержения и пыталась спасать жителей. Бесчестное правительство оставалось в безопасности в Пальме. Ортруда была великодушная, смелая женщина. Но она была слишком молода для такого высокого поста. И не ее вина, что волею избирательной машины возле нее был поставлен этот подлец Виктор Лорена.

– Моя Ортруда погибла! – тихо сказала Афра.

И заплакала горько. Утешая, целовал ее нежно Филиппо Меччио.

В эти страшные дни любовь щедрою рукою рассыпала свои чарующие цветы. Кто не любил, влюблялся. Кто уже любил, в том еще сильнее разгоралось пламя страсти. Имогена и Мануель Парладе, Афра и Филиппо Меччио – слаще и радостнее стала им любовь их, цветущая под сумрачным небом общенародного бедствия.

Извержение к ночи прекратилось, грохот вулкана затих, рев моря стал стихать, и уже рано утром на другой день многие отправились на пароходах к Драгонере.

Всем военным кораблям приказано было идти к Драгонере и оказать помощь.

Еще неизвестно было, кто погиб, – но уже во многих семьях царила предвещательная, никогда не обманывающая тоска. Казалось, вся Пальма, такая веселая и беззаботная в обычные дни, охвачена была тягостным томлением.

Только принц Танкред, прикованный к постели притворною болезнью, предвкушал ликующую радость, которую принесет ему весть о смерти королевы Ортруды. Принц Танкред не сомневался в том, что Ортруда умерла, и был уверен, что путь к престолу для него чист. Но Танкред должен был лицемерить, выказывать тревогу, делать взволнованное и грустное лицо.

Его друзья сочувственно твердили:

– Бедный принц! Он страдает сильнее всех нас.

Был, впрочем, краткий срок, когда лицо принца Танкреда стало взволнованным непритворно: разнесся слух, что королева Ортруда спаслась и на миноноске прибыла в Кабреру. Было несколько минут радостной надежды в обществе. Думали, – если спаслась королева, то могли спастись и другие.

Но скоро опять стали говорить, что королева Ортруда погибла и что миноноска нашла на берегу Драгонеры только обугленный труп королевы. Никто не знал, откуда идут эти слухи.

Тревога росла. Толпа бушевала на улицах. Были кровавые стычки, насилия и убийства. Нападали на дам, одетых нарядно, срывали с них пестрые шляпки и цветные ткани, и побитые, помятые модницы спасались с трудом. Особенно яростны к нарядным дамам были дамы с центрального рынка, торгующие зеленью и рыбою.

В министерстве спорили о том, что делать. Министры растерялись и говорили, что надо подать в отставку. Один Виктор Лорена был спокоен. Он говорил:

– Уличные зеваки покричат и успокоятся. Ну, подадим мы в отставку, – но кто же назначит новый кабинет? У королевы Ортруды нет наследников, некому быть регентом, и потому теперь мы являемся единственною законною властью в стране.

И министерство решило остаться на месте.

Политики и биржевики спекулировали на катастрофе. Курс государственных займов понизился немного и твердо стоял на этом уровне. Зато бумаги промышленных и колониальных предприятий стали предметом жестокой спекуляции. Эти бумаги то повышались стремительно, то так же стремительно падали, в зависимости от того, высоко или низко оценивались биржею шансы принца Танкреда на корону.

Биржа кишела, как муравейник. На улицах было необычайное смятение.

В самый день смерти королевы Ортруды, в кружке единомышленников принца Танкреда уже зашел разговор о его кандидатуре на престол. Собравшись у постели мнимобольного принца, господа, злоумышлявшие против королевы Ортруды, выражали притворную скорбь. Они даже довольны были королевою Ортрудою: ее гибель спасла их от опасностей задуманного ими переворота. Теперь восхвалять ее достоинства им было не так уж трудно.

Герцог Кабрера говорил:

– В этом ужасном мраке, объявшем нашу страну, единственный луч радостной надежды, это – вы, ваше королевское высочество.

Кардинал тихо промолвил:

– Бог устраивает все к лучшему.

И с молитвенным смирением потупил хитрые глаза.

Принц Танкред посмотрел на него с неудовольствием. Ему показалось, что это уже слишком. Но ловкий архиепископ продолжал, нисколько не смущаясь:

– Так и болезнь вашего высочества, повергавшая нас в глубокую скорбь, явно послана Богом, чтобы спасти нам эту драгоценную жизнь.

Принц Танкред возразил:

– Что ж моя жизнь! Теперь мы должны думать только о том, как спасти наше дорогое отечество, а моя жизнь принадлежит ему.

152